Почти моё

Интервью со мной, но текст адаптирован журналистом. Как всегда, в общем-то. Про "ромашки" художественный вымысел, и всякие огрешности есть, но суть не до конца потерялась http://ps.1september.ru/view_article.php?ID=201102121

Из года в год социологи проводят множество исследований подростков, а знаний о детях как-то не прибавляется. В чем дело?
Может быть, правы психологи: подростки – объект ускользающий, сложный, переменчивый, склонный к резким перепадам настроения, мнительности, а подчас и просто к вранью, так что получить объективные данные мало шансов?
Или это взрослые не в состоянии понять, как с ними разговаривать, потому что мыслят о жизни в другом интервале, в других категориях? Не понимают их языка, наконец?
Мы разговариваем об этом с кандидатом социологических наук Анной КУЛЕШОВОЙ. Кажется, она нашла свой ключик к пониманию смыслов подростковых ответов на вопросы исследователей.

– Действительно ли подросток такой уж ускользающий от научных выводов объект исследований?

– Не стану отрицать. Подростки – объект повышенной сложности, но еще неизвестно, кто от кого ускользает. Когда я только начинала исследовать подростков, мне было двадцать лет. Я была у них «за свою», ребята легко шли на контакт, не чувствовали дистанции. Это настоящая находка, когда подросток сам идет на откровенный разговор, делится своими мыслями. Но уже через три года так не получалось, и я, собираясь к ним, заплетала дреды, надевала ботинки «на танке», фенечки разные, выходила с ними «покурить», хотя я не курю, – постоять. А еще через два года прихожу в ту же школу, опять в восьмой класс, и чувствую, что для этих четырнадцатилетних я уже просто тетка на каблуках с усталыми глазами. Откровений тут ждать нечего, их еще надо заслужить. В общем, да, трудный объект.

– И вот тогда ты решила применить тезаурусный метод?

– Чуть позже. Изначально мы планировали провести классический опрос по поводу ценностных ориентаций. Но, пообщавшись лично с подростками, я осознала, что даже если я приду к ним с десятью разными анкетами, то все равно ничего не узнаю. Был один момент, который меня окончательно отрезвил. Две четырнадцатилетние девочки в анкете отмечают, что признают ценность семьи. Но одна долго рассказывает мне, что она готова даже стать женой священника, родить много детей, полностью посвятить себя дому, и для нее такие вульгарные случаи, как секс за деньги, страшнее смерти. А другая объясняет мне, что брак по расчету – это очень удачно, она бы от судьбы обеспеченной женщины не отказалась. То есть ценность семьи признается обеими, а какая разница в интерпретации!

В общем, задача в том, как бы словить не ответы детей, а смыслы, которые за ними. И тогда я подумала о тезаурусном методе, о составлении смысловых гнезд, тех значений, которыми подростки наполняют привычные нам слова.

– Как я понимаю, тезаурус – это разновидность словарей, в которых указаны смысловые отношения между словами, – там и синонимы, и антонимы. Но как такое можно сделать под задачу исследования подростков?

– Это нужно делать. В социологии чаще всего используются вербальные методики – анкетные опросы, интервью, тесты. При этом очень важно убедиться, что исследователь и респонденты под тем или иным словом понимают одно и то же. А если выясняется, что для одного слова есть десять, двенадцать смыслов? Тогда необходимо составить перечень значений для основных понятий, которые описывают ценности. В моих черновиках это выглядело, как ромашка: серединка и вокруг «лепестки» – возможные объяснения.
В конечном счете все абстрактные понятия пришлось «раскладывать» по смыслам, которыми их наделяют дети. Вот, к примеру, любовь – совершенно неуловимая категория. Все ее отмечают как главную ценность, а понимают как угодно – от желания нравиться мальчикам до единственного мужчины на всю жизнь.
Семья, справедливость, стабильность, страхи – все эти понятия имеют множество значений, которые никаким хитрым образом в анкету не заложишь.

– Хорошо, узнали, что имеет в виду подросток, когда отмечает в анкете ту или иную ценность. Но это ведь еще больше усложняет исследование.

– Это только инструмент для дальнейшего осмысления и вторичного анализа данных. В то же время без такого универсального ценностно-ориентированного тезауруса исследования подростков ни о чем не говорят.

– Что же, вся ранее собранная информация о ценностях подростков не представляет никакой ценности?

– Не то чтобы не представляет, но эти данные дают плоскостную картину и тяжелы для сравнения. Хорошо бы проанализировать их вторично, на уровне тех значений, которые молодежь вкладывает в слова.

Дело в том, что исследователь, пусть и подсознательно, но загоняет респондентов в рамки собственного понимания, подводит их ответы под свое представление о подростках. Вот и выходит, что мы исследуем, исследуем молодое поколение, а на самом деле ничего о подростках не знаем.

– Наверное, можно составлять и словари детских смыслов? С какого возраста, кстати, имеет смысл говорить с детьми о ценностях?

– Опыт показывает, что с десяти лет дети уже готовы говорить о своих соображениях по поводу жизни. Это важно и интересно.
А тезаурусный метод помогает углубиться в индивидуальные смыслы, он хорош, когда надо распознать неявные мотивы. Конечно, не только подростки имеют свои концепты для любого понятия. Прежде чем выяснять что-то, нужно выучить язык тех, с кем будешь разговаривать.

– Почему же такой хороший метод не используется повсеместно?

– Тут, к несчастью, ответ простой: это очень трудоемко. Необходимо програм­мное обеспечение для обсчета данных, поиска синонимичных смыслов. Я изрисовывала кипы листов ромашками лишь для того, чтобы точнее понять, что дети на самом деле имели в виду, отмечая тот или иной концепт.
Можно, конечно, спросить об этом взрослых, стоящих близко к ребенку, – родителей, педагогов. Однако рано или поздно приходишь к тому, что нельзя научиться понимать детей любого возраста без них самих, основываясь только на экспертном мнении взрослых. Тут ловушка: вроде как взрослые говорят с тобой на одном языке, но это созвучие не достижение, а недостаток. Упрощение картины.